На вопрос Моисея об имени Божием он получает ответ: "ehjeh asher ehjeh", буквально - "Я буду, который я буду". Синодальный перевод - "Я есмь сущий". Если в индийском буддизме Божественное Начало определилось отрицательно как нирвана (ничто), если в греческом идеализме оно определяется объективно как идеальное Всё (всеобщая сущность), то в иудейском монотеизме оно получает субъективное определение как безусловная Личность (чистое Я). Это есть первое индивидуальное откровение Божественного начала.
Не только буддизм, но и платонический идеализм не утверждают Божественного начала в Нем самом, не выражают Его собственной действительности для Него самого: идеальное Всё может быть только принадлежностью, содержанием безусловного начала, а не Им самим.
Божество, понимаемое только как идеальный космос или гармония всего, - такое Божество является для человека только как чистый объект (в идеальном созерцании). Следовательно, религия, которая этим ограничивается, имеет характер умозрительный, созерцательный, но не деятельный. В таком случае Божественное начало открыто для воображения и чувства, но ничего не говорит воле человека.
Поэтому в греческом мировоззрении абсолютное качество было Благо (лишь объект), а не благость или Любовь. Сократ сводил добродетель к знанию, устраняя таким образом её существенную особенность. Но добро и зло суть КАЧЕСТВА ВОЛИ, а не знания.
Таким образом, только такая религия может иметь положительно-нравственное значение, где Божество открылось как водящее Лицо, воля которого даёт высшую норму воле человеческой. В этом существенное значение ветхозаветного откровения.
В историческом развитии религиозного сознания мир языческий, цвет которого выразился в эллинизме, утвердил Божество как Всё. Из двух необходимых моментов божественной действительности: личного (субъективного) и идеального (объективного), греческий мир воспринял и выразил только второй. Иудейство же как противоположность эллинизму, восприняло и осуществило первый момент личной, субъективной действительности.
Конечно, эта противоположность не была безусловной. У того же Платона мы находим и определение божества как демиурга, творческого существа. Но такой взгляд является у Платона и во всей греческой философии только мимоходом. Он заслоняется господствующим взглядом на божество как высшую Идею.
Точно так же в иудействе хотя божество определяется как Сущий, или Я, но встречается также и понятие об этом Я как обладающем безусловным содержанием. Но тут точно так же это понятие поглощается первым. Господствующее представление о Боге в иудействе, без сомнения, есть представление о нем как о чистом Я, помимо всякого содержания: есмь, иже есмь - и только.
Но это Я в своей безусловной центральности есть нечто совершенно непроницаемое, исключение из себя всего другого, всего, что не есть Я: безусловное я должно быть единственным самостоятельным существом, не допускающим независимой действительности ни в чем другом. "Я огнь поядающий" - говорит про себя ветхозаветный Бог. Какое же может быть отношение человеческой личности к Божественному началу, таким образом утверждающему? Какая может быть связь между ними, или религия?
Если Божественное начало как единственное самостоятельное существо исключает всякую другую самостоятельность, то отношение человека к нему может быть только безусловным подчинением, отречением от всякой самостоятельности. Человек должен признать, что он есть только следствие, продукт безусловной воли этого безусловного Я.
Воля же безусловного Я, свободная от всякого содержания, от всякой Идеи, есть чистый произвол. Но этот произвол для человека, подчинившегося ему, есть Закон. Безусловное Я является для другого я как внешняя сила. Действие этой силы для него есть необходимость, признание необходимости - закон. Таким образом, религия иудеев - религия закона.
Но ветхозаветное откровение само содержит в себе признание, что религия закона есть необходимый переход к другому, невнешнему отношению с Божественным началом. Это признание выражается пророками, и истина ветхозаветной библейской религии состоит в том, что она есть не только религия закона, но и религия пророков.
Установленные законом обряды сами по себе не могут никаким образом выражать волю Божию, ибо эта воля не может быть связана ни с каким внешним предметом и никакое внешнее действие не может удовлетворить её. И если человек думает одним исполнением этих действий удовлетворить абсолютную волю, то тем самым эти действия становятся нечистыми и преступными.
Предметом божественной воли может быть только Всё. Воля Божия, как абсолютная, не может что-либо исключать из себя: не зная лишения, она не знает зависти. Она одинаково утверждает бытие и благо всех и поэтому сама определяется как безусловная благость, или Любовь.
Если же воля Божия есть Любовь, то этим определяется и внутренний закон для воли человеческой. "Снимите оковы неправды, и расторгните всякие узы. Когда голодному будешь преломлять хлеб твой и скитающихся несчастных будешь принимать в дом; когда увидишь нагого и оденешь его и единокровного твоего не спрячешься: ТОГДА проглянет как Заря свет твой, и праведность твоя будет тебе предшествовать, и слава Иеговы будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Иегова ответит; возопишь, и скажет: се, я! Когда ты уничтожишь ярмо у себя, перестанешь поднимать перст и говорить обидное, и отдашь голодному душу свою и напитаешь душу страждущую; ТОГДА свет твой взойдёт во тьме, и мрак твой будет как полдень" (Исаии LVlll, 6-10)
Воля Божия должна быть законом и нормою для воли человеческой не как признанный произвол, а как сознанное добро. На этом, внутреннем отношении имеет быть Новый завет между Богом и человечеством, свободный от всякой исключительности, всемирный завет, восстановляющий всё человечество, а через него и всю природу.
В.С. Соловьев "Чтения о Богочеловечестве" (1878)
Комментариев нет:
Отправить комментарий